– А почему вы решили, что речь идет о заговоре? –быстро спросила герцогиня.

– Да господи, я же не невинное дитя! – воскликнулд’Артаньян. – К тому ведут все ваши намеки, недомолвки, туманные обещанияневиданного взлета…

– Надеюсь, вас не пугает слово "заговор"?

– Меня пугает одно, – сказал д’Артаньян насколькомог убедительно. – Мое нынешнее убогое состояние.

– Вот таким вы мне нравитесь…

– Послушайте, – сказал д’Артаньян. – Это ведьгерцога Бекингэма мы проводили в Лувр?

– Допустим…

– Без всяких допущений. Я его узнал.

– Ах да, следовало предвидеть, – беззаботносказала герцогиня. – На улицы ведь вывели всю гвардию во время проездапосольства, и мушкетеров в том числе… Ну и что? Вы имеете что-нибудь противтого, что наша бедняжка королева, обреченная бессильным муженьком на самоепошлое целомудрие, немного развлечется в надежных мужских руках?

– Ну что вы…

– Вот видите. Я, особа беззастенчивая, немногоподглядела в щель меж занавесями. Могу вас заверить, что королева в даннуюминуту чувствует себя превосходно, хотя кое-какие английские ухватки,безусловно, стали для нее открытием… Ну вот и все, мы пришли.

Она повернула ручку двери и подтолкнула д’Артаньяна внебольшую комнату, где главенствующее положение занимала огромная кровать, а настолике красовался прекрасно сервированный ужин с фруктами и вином. У столика свыжидательным видом стояла смазливая служанка, окинувшая д’Артаньяна столь насмешливыми откровенным взглядом, что ему стало чуточку неловко. Он вдруг сообразил, чтороли, пожалуй что, несколько поменялись, и в роли соблазняемой провинциальнойкрасотки выступает он сам, а в роли предприимчивого гвардейца – очаровательнаяМари де Шеврез. Это наносило некоторый урон его мужской гордости – но, впрочем,какая разница, ежели все происходящее не противоречит естественному ходу вещей?

О чем-то пошептавшись со служанкой, герцогиня отослала еенебрежным мановением руки, встала у постели и обернулась к д’Артаньяну слукавой улыбкой на алых губках:

– Итак, шевалье?

Д’Артаньян, не вполне представляя, как ему держаться, сделалшаг вперед и, невольно вспомнив Армана, произнес насколько мог вдохновенно:

– Мари, моя любовь к вам глубока, как…

– О господи, да бросьте вы эту чушь! – с досадойсказала очаровательная герцогиня. – Снимайте поскорее шпагу и сбросьте вашдурацкий плащ! Или вы полагаете, что у меня есть время слушать сонеты,мадригалы и прочие там элегии? Ни времени, ни желания! Ну-ка, как командуют увас в гвардии, раз-два!

Д’Артаньян оторопело потянул через голову перевязь сошпагой, не сняв предварительно плаща, в результате чего полностью запутался водежде. Герцогиня, заливисто хохоча, помогла ему лишиться синего плаща, шпаги икамзола, после чего, прильнув всем телом, дразнящим шепотом спросила:

– Ну что, готовы поехать в Нидерланды?

– Какие еще Нидер… – бухнул д’Артаньян и тут жеумолк, вспомнив недавнюю сцену, которой был свидетелем.

Мари де Шеврез рассмеялась еще звонче:

– Арамис, вы, право, очаровательны с вашейпростотой! – и, властно ухватив его ладонь, без церемоний указалакратчайшую дорогу в Нидерланды. – Это и есть Нижние земли, говоряпо-французски… Вы готовы туда отправиться?

Ну разумеется, он был готов – правда, не предполагал, чтовыпавшее на его долю путешествие окажется столь долгим, разносторонним ипознавательным. Можно сказать, что д’Артаньян, подобно великим путешественникампрошлого, объездил весь белый свет. Он побывал и в Нижних землях, и в Верхнихземлях, и даже, к некоторому его провинциальному изумлению, у Антиподов – а какеще прикажете назвать в соответствии с правилами географии земли,противостоящие Нижним? Путешествие настолько затянулось, что из упоительного,право же, превратилось с некоторого момента в утомительное.

К тому времени, когда герцогиня смилостивилась над ним идала измученному путешественнику отдых, он был настолько измочален, чтовтихомолку уже проклинал в душе собственную проказу, – и вытянулся без силрядом с обнаженной красавицей, прекрасной, как пламя и свежей, как роса.Удивительно, но она не выказывала и тени усталости, она лежала, откинувшись наподушки, глядя бездонными карими глазами с каким-то новым выражением.

– Мне непонятен ваш взгляд, Мари, – не выдержал вконце концов д’Артаньян. – Неужели вы остались недовольны…

– Ну что вы, глупый! – отозвалась красавица, играяего волосами. – Наоборот. В этой постели, уж простите за откровенность,побывало немало надутых павлинов, изображавших из себя статуи Геракла, но наповерку оказавшихся слабыми… А в вас, Арамис, есть что-то невероятнопервозданное, наивное… но, черт побери, сильное! Считайте, вы выдержали некоеиспытание… Терпеть не могу слабых. Я сама не из слабых – во всех смыслах, нетолько в этом… Обнимите меня. Вот так. Вы мне нравитесь, Арамис. В вас есть…нечто. Вы мужчина.

"Ну вот, – подумал д’Артаньян в блаженнойусталости. – Кто знает, осталась ли бы она так довольна настоящимАрамисом? Похоже, совесть моя чиста…"

Лежа в его усталых объятиях, герцогиня безмятежнопродолжала:

– Честно признаюсь, такой мне и нужен. Если вы будетестоль же сильны в нашем деле, я вас подниму так высоко, что вам и не снилось.Но бойтесь дать слабину… Я не прощаю подобного.

– Интересно все же, что это за дело?

– Скоро узнаете. – Она задумчиво уставилась в потолок,нагая, как Ева до грехопадения, ее прелестное личико, обрамленное волнамичерных вьющихся волос, стало не по-женски твердым. – Совсем скоро. Покавам должно быть достаточно и того, что это дело сильных. Что эти сильные сочливас достойным своих рядов. Что на другой стороне… о, там есть и сильные! Покрайней мере, один уж наверняка. Но над ним – опять-таки слабый и ничтожный.Черт побери, это ведь словно о нем сложено…

Всемогущие владыки,

прежних лет оплот и слава,

короли…

И они на высшем пике

удержаться величаво

не могли.

Так уходят без возврата

восседавшие надменно

наверху.

Господина и прелата

приравняет смерть мгновенно

к пастуху…

Ее голос приобрел ту же неженскую силу, а очаровательноелицо было исполнено столь злой решимости, что в гасконце вновь проснулисьсуеверные страхи его далекой родины, и он не на шутку испугался, что лежавшая вего объятиях нагая красавица вдруг обернется ведьмой, мороком, чем-то ужасным.А очаровательная Мари, словно не видя его, уставясь то ли в потолок, то ли в видимыеей одной дали, нараспев читала, словно вонзала в кого-то клинок: